Вниз по реке, ведущей вниз

Хорошо в реке на лодке,

В челноке приятно плавать,

По равнинам вод стремиться,

Ехать прямо по теченью:

Ветры лодочку качают,

Волны двигают кораблик,

Ветер западный качает,

Южный ветер подгоняет.

«Калевала»,

чуточку подправленная руна 39

Пятнадцать лет назад медленная деревянная лодка вышла в путь. Жидкими плавными дорогами «Куна» прошла на веслах, усилиями бурлаков и под парусом от Онеги до Полярного Урала. И это не был конец. Текли реки, и текло время. Харон перевез капитана «Куны» Роджера Тука через его последнюю реку. Текли реки, продолжалась жизнь. Родилась Марья, пришла в семью Алена. Лодка лето за летом продолжила путь вослед средневековым торговцам пушниной; и неспешно пришла в Вологду.

Нынче я, жена и девочки — все мы поплывем в одной лодке. Единственный мужчина в семейной команде — несуеверный капитан.

Каждый увидит, поймет и запомнит это путешествие на собственный манер. Но в памяти каждого все мы будем вместе, потому что плывем по течению жизни в одной лодке.

Вологда. Утром идем в музей. Здесь я, маленький мальчик, с жадным вниманием бесконечно разглядывал палеонтологические диковины, покуда у родителей не лопалось терпение. После, в деревне, с дедушкиным молотком в руке пристально прочесывал маленькую речку в поисках окаменелостей. Случайные взрослые вздрагивали от счастливого вопля — «Это же плеченогий моллюск птероспирифер, они все-превсе вымерли!» Вздрагивали и впадали в ступор.

Вернувшись три года назад из путешествия по реке Ижме, я приволок пригоршню ростров белемнитов, и трехлетняя Марья играла ими, как куклами. Поэтому в музее девочка уверенно тычет в витрину: «белемниты!» Позже, найдя в реке ростр — похожую на пулю массивную прочную часть внутренней раковины белемнита — счастливо ликует. Одобрительно улыбаюсь. Годы моего детства для нее ужасная древность, подобная временам динозавров…

В долгом путешествии мы встретили много хороших, небогатых людей. А прошлым летом я беспечно оставил «Куну» в Вологде на хранение местному буржую с именем-отчеством Пушкина. «Я ненавижу людей и люблю корабли, и только у меня есть помещение для лодки» — изрек толстый человек. В его жадных кривых руках лодка чуть не погибла. От злокачественно бестолкового хранения ужасно рассохлась, ей повредили корму, с паруса подрезали грот-шкот и вант, а четырехтактный лодочный мотор задвинули в угол вверх винтом. Такое безобразие за годы путешествия случилось впервые. Лодку и оснащение у владельца турбаз, фирм и пароходов вернул за выкуп — будто вырвал у бандита истерзанного, но живого заложника.

Полтора дня готовлю лодку к спуску на воду — выхаживаю освобожденного страдальца. Семья тем временем гуляет по городу и ходит в музеи: художественный, Варлама Шаламова…

Вначале отправляемся вверх по реке Вологде, к музею деревянного зодчества «Семенково». Инициатива папы-плотника. Увы: выше Спасибо-Прилуцкого монастыря уткнулись в непреодолимо заросший участок русла. Побродили босиком по мелкой теплой реке, любуясь стрекозами. Очистили укутанный водорослями винт, и повернули вниз. Вниз по реке, ведущей вниз.

Каждый вечер лодка подходила к дикому, неисследованному берегу, и мы превращали это место в свой дом. Ставили палатку-спальню, обустраивали кухню-столовую вокруг костра. Дети быстро освоились в палатке. Перед сном или в дождь тут читали вслух хорошие книги. На ужин с аппетитом съедали по целой перепелке. Играть… играть детям можно везде.

С реки заметили раскоп. Притарахтели к берегу, вылезли из лодки размяться и рассмотреть — на звук мотора торопливо вышли два чуть встревоженных мужчины. Оно понятно: с реки некого ждать, кроме праздных рыбаков, иногда выпивших. Оказалось, тут второй год работает полевая экспедиция Вологодского университета. Нам рассказали, что растаявший ледник оставил после себя озеро. «А вон та самая глубокая темная прослойка — там определенно была почва. Ей много лет?» «Восемь тысяч».

В лодке размышляю о том, как в детстве я каждое лето перечитывал подшивки журналов «Наука и жизнь» и «Вокруг света» на чердаке деревенского дома неграмотной бабушки. Неважно, что я вырос и моя социальная страта — рабочий бентос. Склонность к конструированию метафор на основе научной картины мира то чтение заложило. А в прошлом году в том самом доме увидел статью в современной газете «Клубничка»: бобр загрыз рыбака. Жизнь меняется медленно, малозаметно. Но если приблизить встык пару эпизодов с разницей в полжизни, получается наглядно и… нерадостно.

Рулю лодкой, улыбаюсь девочкам, машущим взлетающим цаплям, и глубоко печалюсь. Потому что «сердце, не охваченное печалью, вообще ничего не может понять». Меня, родившегося в год, когда «Луноход-1» съехал с межпланетной станции на грунт Моря Дождей, печалит неутешительный вектор: в 2015 году «По доле населения, одобряющего научно-технический прогресс, Россия находится на предпоследнем месте среди стран, по которым есть данные».

Для профилактики персонального невежества и мракобесия осматриваем музей в селе Шуйское.

А позже извазюкиваемя в глине и купаемся в теплой реке. Потому что вокруг беззаботное лето и беспечное детство. Тщательно отмытых от глины детей фотографируем нарядно.

Жена задумчиво берет фотоаппарат и снимает лодку и капитана.

Вечером немножко рыбачим.

Бродим по сырому после дождя лесу. Ночью нас накрыла гроза. Молнии пылали непрерывно, оглушительно грохотал гром. Пока раздумывал выйти с фотоаппаратом, обрушился ливень. Гроза не разбудила Марью: утром она рассказывала о хорошем сне, полном счастливых котят.

В деревне Туровец кормим батоном карпов и козликов. Родители не без труда отделяют агнцев от козлищ и с первыми отчаливают от берега, оставив вторых в Туровце.

«Все тщета и ловля ветра» — горевал сам Екклесиаст. А мы нежданно вплываем в редкий денек с правильным ветром. Сразу ставим мачту и идем под парусом.

Любуюсь домом с росписями ХIX века. Большинство таких домов скоро исчезнет навсегда. Отдельные счастливцы будут сохранены крепкими семьями или в музеях. Дело в том, что мы — народ — перестали воспроизводить народное деревянное зодчество. Истаяла сама цивилизация, создавшая эту строительную культуру. Так современные греки давным-давно перестали создавать дивные амфоры, расписанные картинами на сюжеты двенадцати подвигов Геракла. Надо ли горевать от того, что вместо амфор с оливковым маслом и виноградным вином супермаркеты полны алюминиевыми банками с пивом?

В селе Усть-Печеньга любуемся пейзажами с колокольни. Идем в храм на воскресную службу. Как люди смогли сохранить этот храм? Как не погасла вера, и как ее огонек передается от души к душе, освещая трудную жизнь?

Мы оставили лодку до следующего лета. Она опять будет нас терпеливо ждать почти год, и дождется. Где-то автостопом, а где-то автобусом мы поехали в деревню, где жили мои бабушка и дедушка.

Деревня из счастливых летних месяцев моего детства обезлюдела, замолчала, умерла. Вместе с жителями ушла отсюда простая обыденная жизнь — достоинство даже самого слабого и простого человека. Поля заросли рядами непроходимых ёлок. Как в сказке, где дети, спасаясь от бабы Яги, бросили позади себя гребень — и поднялся непроходимый лес, отсекая погоню. Обмелела речушка с древнесаамским названием. Заросла по берегам и по руслу, в ней не стало рыбы. Зачерпнул: вода, как время, утекла сквозь пальцы. «После нас хоть потоп»: нет, остаётся пустырь, пустошь, обмелевшая речка.

«А там хоть трава не расти»: и все зарастает травой по горло. Потому что люди, ссорившиеся из-за сенокосов, ушли, и больше никому не нужна эта трава. Сам смысл жизни этой травы кончился вместе с деревенскими жителями.

Выпил деревню ХХ век. До донышка выпил.

Марью фотографирую с трепалом. Нынче мало кто назовет этот инструмент, что был для деревенской женщины примерно как для мужика топор.

В бане, перелицованной из амбара, рассматриваю на бревенчатых стенах следы от врубок сусеков. Кто теперь знает, как выглядели сусеки из сказки «Колобок»?

В сказку «Маша и медведь» играем в лицах:

… Вышли тут дедушка да бабушка к воротам. Видят — короб стоит.

— Что это в коробе? — говорит бабушка.

А дедушка поднял крышку, смотрит — и глазам своим не верит: в коробе Машенька сидит, живехонька и здоровехонька.

Обрадовались дедушка да бабушка. Стали Машеньку обнимать, целовать, умницей называть. Вот и сказке Маша и медведь конец, а кто слушал — молодец!

Мир неизбежно меняется. Мы живем в чудесном будущем, наполненном удивительными вещами. Да, мы «стали больше лучше одеваться». Но счастливее ли? Умнее ли, добрее, ловчее? Как в любые времена, по-прежнему «жизнь — это усилие во времени»…

Мои слова заканчиваются, и рассказ о семейной экспедиции превращается в просто фотоальбом…