Башка заболела под конец вахты. Будто навернули гвоздодером.
Боль оформилась в гнусную раскаленную сливу, засела чуть справа в затылке и медленно росла.
Коротал время до следующей командировки, раскидывал снег, колол дрова и поправил ветхий сарай.
Боль выросла с абрикос.
В бане, отхлеставшись веником, ощупал череп и осознал ужасную реальность. Это рак. Лежал голый на полке, и сквозь боль лезли мысли одна другой глупее и горше.
Вязкая тоска вынесла в поселок. Лёха, звякнув пакетом, с развязной фамильярностью затащил выпить. С отвычки обожгло нутро. Сразу накатили по второй, и притих ужас, съежился абрикос в черепе. «Вроде отпускает».
И тут Лёха стал нахваливать Путина за Крым. Злобно разругались. «Не нравится — вали!» — надсаживался Леха, схлопотав в ухо.
Собутыльник и водка оказались некачественными, и он мучительно проблевался у калитки. «Метастазы в желудке», сообразил безразлично.
В гараже влез на верстак. Красивым узлом привязал к балке украденный на работе репшнур.
Примерился.
Присел, насмешливо хмыкнув: «на дорожку». Тоска. И вокруг, и внутри всё не то, всё не то… Взгляд упал на пыльные лыжи и потеплел. «Бескиды», с металлическим наборным кантом. Как давно! Молодость, турклуб, веер вольных солнечных счастливых дорог. Гора Манарага, март-девяносто. Волчьи тундры, девяносто второй. Зрачки затуманились минувшим, уголки губ дрогнули в улыбке.
Мигнула и засияла старая мечта.
Он не рванет к врачу и не поедет на вахту. Он сядет в нужный поезд. Из тундры выйдет на паковый лед. И будет идти на Север. Будет бороться, пока жив.
