Во хмелю что хошь намелю!

Моё левое запястье украшает алый браслетик с названием гостиницы. В этом сказочном тунисском отеле включено всё. Ох, да чтоб я всегда так шикарно жил!

Группа наша только-только вселилась, и я торопливо хватаю полотенце и бегу купаться в Средиземном море. Начало мая, после шторма вода прохладная, но все равно теплее, чем летом в Онего.

— Как браслетом-то пользоваться? — выпытываю у обладателя такой же браслетки.

— В любом баре отеля выбирай, что душе угодно, и браслет показывай. Ты уже все оплатил. Халява, братец! Наслаждайся в полный рост — все включено! Один только есть тут бар, «Амэрикэн бар», строго за деньги… Мой консультант жизнерадостно декламирует: «Когда бы знали вы, какою кровью, далась нам вся эта халява!» — и счастливо рушится в шезлонг.

Принявши в номере душ, спускаюсь в холл. Весь я такой упругий и уверенный счастливчик. Для начала опасливо прошу стаканчик сока — и получаю стаканчик сока. Ух ты, работает браслетик!

Пора настоящие напитки брать. Надо бы местного финикового ликера попробовать. Черт, название вылетело! К бару тем временем подошла компания немцев, шумно что-то выбирают. Ничего, я в соседний зайду.

Ликера добиться от бармена не смог, зато узнал название местной водки: «буха». На стойке возникает бутылек с детской дозой в 100 мл. BOUKHA SOLEIL 36 градусов. Шкалик: отлично. Только браслет волшебный осечку дал. Это оказался тот самый «Амэрикэн бар», где все строго за деньги.

Сомнение на моем лице. Всего-то пять динар стоит этот аптечный пузырек — рублей сто на полновесные русские рубли. А у меня как раз столько и бренчит в кармане монетками, на чаевые припасено.

Чаевые эти… У нас, на севере, отчего этот мелкий денежный бакшиш не в ходу? Я себе так понимаю, что хлопотно это, на морозе, на ледяном ветру сдергивать толстую рукавицу с озябшей руки и лезть глубоко за пазуху или за гашник. На ощупь нашаривать монетку: а человек ждет, более твоего озяб. «А! Провались оно! Свои люди — сочтемся!» Другие культурные коды в нашем холодном мире…

Черт с вами, беру водки: денежный, фартовый субъект может позволить себе широкий загул. «Работа денежку копит, хмель денежку топит». А не хрен скупиться. «Бухал в Тунисе буху — отменный получится рассказ, если потом детали вспомнить смогу! А „жабу“, которая душит за потраченные деньги, в бухе же и утоплю. Я ль не русский: душа вольная, хмельная, пропащая?!!»

Сгребаю чек, шкалик и рюмку. Мое «мерси» режет ухо.

Приземлился я за столиком в просторном холле. На фига мне, думаю, водка эта? Не люблю я водку. Невкусная, а дури и своей с лишком хватает. Я кофе и шоколадные конфеты люблю. Винцо на худой конец. Почему это все решили, что «водка — национальный русский напиток?» А куда прадедовский секрет «зелена вина» дели? Вин красных, белых, розовых — хоть залейся, а былинного «зелена вина» нету. Уже совершенно непонятно, что имелось в виду. Не водка ж пополам с лимонадом «тархун»? Не этот же, запрещенный во многих странах, — как его, — не абсент же? Зеленая, понимаешь, фея.

Но не выливать же продукт? Плутишка бармен крышечку с бутылька свинтил и внутрь прилавка смахнул. Нечем горлышко заткнуть. Плещу немножко в винный бокал, принюхиваюсь… Запах — правильный запах. Будто повариха детского садика принесла домой сухофрукты из казенного компота, а находчивый муж забодяжил их стыренным на своей работе спиртиком. Самое то: культурно выпить после работы в скверике под окнами.

«А принимай сто грамм разгонные! А у нас ковши бездонные!» Глотаю, крякаю: хорошо пошло. Надо б под браслет закуси добыть, да уже и отрываться от стула лень. Мы, чай, не тухлая Европа, «не пьем после каждого куска» — в смысле не закусываем после каких-то там ста грамм.

А что Европа? И в Европе был народ хоть куда! Мое любимое место в дневниках Кука: «Вчера праздновали Рождество и на корабле не было трезвых». Это они Рождество 1768 года в океане встречали. Бенгс тянул экспедиционную лямку ученого-натуралиста на «Индевре», при Куке. Так его та попойка впечатлила глубже: «…все добрые христиане, говоря по правде, напились столь чудовищно, что вряд ли ночью был хоть один трезвый человек; благо еще, что ветер был умеренный, — должно быть, Господу ведомо было, в каком состоянии мы находились».

Мне сейчас бы с человеком бы хорошим поговорить бы… Во хмелю что хошь намелю, а проснусь — отопрусь. Поводил я глазами в поисках собеседника, да пуст холл. Помню, забрел я раз на философский семинар к каким-то аспирантам, а выпимши тогда был. Длинно и культурно заворачивал им профессор из Бердяева. Расслышал я про «…любовь русского безграмотного мужика ставить вопросы философического характера…" да и вякнул: «Во-во! Эталон русского культурного отдыха — выпить да потрындеть».

За неимением качественного собутыльника листаю записную книжку. Вот например, переписал со скуки… про радость странствий… В тысяча девятьсот двадцать каком-то году Ричард Олдингтон сказал: «Странствовать — значит изведать неожиданные приключения, исследовать новые места, оставлять позади милю за милей, неутомимо радоваться всему, что уже радовало тебя не раз, и открывать все новые источники наслаждения. Вот почему так ужасен туризм: приключения, исследования и открытия он втискивает в условные рамки, отмеряет, отвешивает, раскладывает по полочкам — и это нелепо, бессмысленно. Приключения — это значит, с тобой может случиться неожиданное. Открытия — значит, испытываешь такое, чего никогда прежде не испытывал. Но разве возможны какие-то приключения и открытия, если позволяешь кому-то другому — а особенно бюро путешествий! — все устроить по заранее составленному расписанию? Важно ведь не то, что видишь новые красивые места, важно, что…" «…все туристы видят одно и то же, будь это Америка или Африка, Париж или Рим, видят захватанные миллионами посторонних глаз случайные вещи», — недовольно перебивает Ричарда Андрей Битов. Жалею обоих: или алкоголь некачественный попался, или собеседник: оттого и недовольны, сердечные.

А об чем бы вспоминали в разговорах непьющие инородцы, заместо наших бесконечных русских историй с выпивкой? Уж всяко — не порожний треп. Опять же, сидели раз по молодости в интеллигентных гостях с хорошей библиотекой. И про эпикурейство речь зашла: мы-де эпикурейцы. И потянул кто-то с полки толстый том. Думал про склонность к чувственным удовольствиям, к изнеженной жизни вычитать. Ага, счас: «…когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, то мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наше учение, — нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души. Ибо не бесконечные попойки и праздники, не наслаждение мальчиками и женщинами или рыбным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого нашего предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе». Вот вам и превратно понимаемый Эпикур. Ничего общего с попойками.

Опустошил я бутылочку в бокальчик, пригорюнился. Не подходит мне эпикурейство. Нет, насчет осуждения бесконечных попоек — архиправильно. Про «наслаждение рыбным столом» — каждый у нас понимает, что лучшая рыба — это колбаса. Тут тоже правильно все. Но что останется от меня, если изъять из души великую тревогу? В грека не превращусь, а русским быть перестану…

Бармен не утерпел, вышел на выпивающего русского поглядеть. Подметив интерес, глотаю все залпом, своей футболкой с надписью «BARBADOS» занюхиваю.

— Оу! — уважительно таращится бармен. Для нас этот напиток слишком крепок. Слишком… — протирает столик и бокал с бутылочкой забирает.

— Брат! — маслянисто теплеют мои глазки. На моей родине снег лежит. Не кальян же нам в морозы прикажете курить на площади Ленина?

Надменно повторяют простачки: непобедима Русь, пока пьет… В великой тревоге своей задумываюсь об том, что одна и есть у нас оборона супротив исламской экспансии — холодный северный климат. Неуместна на морозе крохотная чашечка кофе под долгую беседу — мгновенно остынет кофе, сопливый нос не оценит аромат. Опять же везти тот кофе из такого далекого далека… А «шиша» — кальян? Смешно и представить! «Закурить не будет?» — и прохожий отзывчиво распахивает тулуп, извлекает из-под полы кальян, ставит на снег и оба, на корточки присев, по очереди затягиваются. Ветер несет вдоль заметенной улицы снежную поземку. В пузырящейся жидкости с хрустальным звоном сталкиваются кусочки льда… Неминуемо пришельцы водку пить начнут. А как только начнут пить «горькую» — сгинут неумолимо! Потому в этом деле не сдюжить супостату супротив моего великого народа. «Руси есть веселие пити, не можем без того бытии», вежливо отшил мусульманских послов князь Владимир Святославович.

Какого черта?!! — ожгло вдруг меня. — Одних призвали править, к другим сгоняли за верой. Не по нраву мне такая история…

Тут народ в ресторанные залы потянулся, на ужин. Выбрался из-за пустого стола и я, тоже ужинать пошел. Твердой походкой. Готовый изведать неожиданные приключения, исследовать новые блюда, неутомимо радоваться всему, что уже радовало не раз. И открывать все новые источники наслаждения: подслушал я, что махнув своим браслетом, можно получить сносного местного винца. Выпил-то я на копейку, да погулять собираюсь не меньше как на рубль… А завтра… Завтра с утра поедем страну глядеть. И меж захватанных миллионами посторонних глаз случайных вещей каждый из нас увидит что-то свое.

P. S. Задумывал я сюжет: чтобы не про движение в пространстве, а про движение мысли. Да не получилось ничего. Потому что давным-давно подмечено: «Пьянство ум веселит, то коли бы кнут веселит худую кобылу».

Финиковый ликер taburine (табурин) крепостью 43 градуса, которым тунисцы обычно завершают трапезу, — (вычитал о нем в Интернете перед поездкой в Тунис) — так я этот ликер и не попробовал… Такова моя судьбинушка: то хочется пить, да не на что купить, а то потчуют, да пить не хочется.