13 февраля 2000 года. Пунктир Полярного круга ловко перемахнул через частокол Уральского хребта. Поезд стоит на тундровом полустанке совсем недолго, и когда делаю первый шаг к синим спинам гор, под звездным небом я уже совсем один. Молодая луна освещает мой путь. Серебрится лыжня: она, как первая борозда в поле.
У подножия гор встаю на ночлег. Среди моих вещей нет палатки: я умею делать пещеры. Первый домик неглубок и тесноват. Но спальник и чай согревают тело, а мерцающий огонек свечи — душу.
Цель этого одинокого solo — неторопливо поразмышлять, свой survival IQ проверить — интеллектуальный коэффициент выживания в тундре. Выживать — по моему разумению — это не значит выползать к жилью, выжигая в запредельном напряжении все силы и вычерпывая волю к жизни до последней капли. (Воображение рисует портрет героя: почерневший обмороженный нос, ввалившиеся глаза, изможденное лицо.) Я слабый человек и не люблю уродовать тело. Воля, сила и выносливость разочарованно едут в резервном обозе. Ставка сделана на знания, навыки и снаряжение. Два года я читал, строил из снега свои первые пещеры, ходил в тундру с лучшими карельскими туристами, копил необходимое снаряжение. Теперь экзамен: сумею ли встретить взгляд Севера, не опуская глаз? Смогу улыбнуться в ответ?
14 февраля 2000 года. Утренние сборы — поганое время. Мерзнут руки и ноги; барахло не лезет в сани и рюкзак; пустая пещера выглядит сиротливо, как покинутый дом.
Горло вдруг сжала тоска. Трудность одиночества — в невозможности заполнить гулкую внутреннюю пустоту болтовней с приятелем, включенным телевизором, повседневной суетой.
А может, печаль эта — отсвет душ тех, кто тут жил раньше или живет сейчас? В двадцатые-пятидесятые годы тут были лагеря. Ухта, Инта, Печора, Воркута, Елецкий… Треть населения Коми в 1938 году — заключенные. Здесь даже сидел Менахем Бегин — будущий премьер-министр Израиля и лауреат Нобелевской премии мира.
Лагпункт Елецкий давно стал рабочим поселком. Но пожимает плечами тамошний житель: «Я на горы эти ё…е десять лет любуюсь», — и темнеет в глазах хмельное клеймо тоскливого озлобленного рабства.
Вспомнилось прочитанное когда то:
— О чем ты думаешь?
— Я не думаю, я грущу.
— У тебя что-то случилось?
— Нет. Просто я русский человек.
Сегодня День святого Валентина…
15 февраля 2000 года. Ночь оставила тончайший слой разнообразнейших снежинок! Начинается кроткий, солнечный день.
Этот последний год ХХ века поразительно малоснежный. Весь день то недоуменно петляю среди камней, а то и шагаю по травке. Сани оставляют на острых гранях валунов синие пластмассовые стружки. Лыжи торчат в небо по бокам рюкзака. Потрясенно нашел три промерзшие сыроежки — не за грибами же я сюда ехал в феврале!
Приготовил ужин, мурлыча рок-песни пэтэушной юности. Странно, ведь в агонии умирала Империя, рушились идеалы, жрать нечего было, распадался привычный мир, а вспоминается со светлой ностальгией. Все тогда было впереди у меня; все — неиспытанное — радовало и мнилось осуществимым. Мог все!
17 февраля 2000 года. «Я знаю, где сердце у оленя; знаю, где оно у реки; но кто скажет мне, где оно у тундры?» — вспоминаю слова саамов, сидя в сугробе самого восточного закоулка Европы.
18 февраля 2000 года. Выкопал превосходные хоромы в мягком надуве с видом на каньон. По дну ущелья тянется цепочка песцовых следов. Снега тут столько, что можно закопать трехэтажный дом. Вот он где, снежный запас гор! Поужинал на террасе, под звездным небом.
19 февраля 2000 года. Ночью снились красивые цветные сны. Там, смелый и сильный, вёл я мудрые беседы с отважными и могучими героями. А утром не наступил рассвет…
Вход занесло снегом. Где-то на поверхности лыжи брякают креплениями. Пурга. Выпил чаю, беззаботно болтая ногами для тепла. Пожалуй, откопаться? Ныряю в снежный пух входа…
Ветер с силой всадил глубоко в глотку горсть снега. На вдохе!!! Выпрямляюсь в полный рост: ослепленный, задохнувшийся и валюсь набок. Шестипудовое тело сбито оплеухой пурги. A я ведь толком и не знаю, как увеличиваются такие сугробы в подобную кутерьму. В сомнении заползаю домой.
Проклятье! Пока работал снаружи, в пещеру проник страх. Он ослепил жестким ударом. Мысли с визгом мечутся в ужасе по черепной коробке: «Заметет!.. Задохнусь!.. Замерзну!.. А-а-а-а!» Какая тут на хрен «победа разума над сарсапариллой» — сердце колотится в горле.
Чтобы успокоиться, сварил крепкий кофе и нажарил оладий.
И к вечеру я знаю, как растет мой надув — такой мягкий и глубокий. Крытый коридор из снежных блоков превратил пещеру в неприступный замок. My cave is my castle. Трусоватый из меня эрл.
20 февраля 2000 года. За вчерашний страх неловко. Не буду о нем никому говорить. Было совсем не опасно. Я подготовился к экспедиции хорошо. Человек умней пурги. Страх — он, как дьявол. «Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно». Нужно мыслить: в этом сила моего рода, рода Homo…
Усталость, холод, одиночество — лишь моя плата за познание себя и мира. Каждый (часто неосознанно?) получает в итоге то, чего ему подлинно, по-настоящему сильно хочется.
Северное сияние, след росомахи; искристый свод пещеры, глоток горячего хорошего кофе — этот мир не многие видели так. Тундра внимательно смотрит в мои зрачки, как товарищ… Как любимая…
Прошлой зимой идти сюда одному было рано. Ветер пах бы риском, опасностью. Каждый день — на пределе возможностей. (Мог бы вернуться героем! Или не вернуться — героем.) Два года назад такая прогулка стала бы самоубийством. А сегодня мне… уютно.
21 января 2000 года. В верховьях Хоруты безнадежно уперся в камни. От ветра и мороза лица валунов красные. Сегодня под -20 и ветерок. Ботинки не оставляют следов на плотном снегу. Достаю ледоруб и, как кариес, упорно вершу дырочку в эмали сугроба. Как называется этот снег? В ненецком языке около сорока названий для разного снега и льда. Вряд ли я, невежда, различу нара, марико, сырад или ябтий. И спросить не у кого: ненцы откочевали за Урал.
Темно. Устал и проголодался. Длинных кирпичей на свод из этого чертового льда во тьме не напилил: на стропила из лыж, палок и сучьев лиственницы навалил, как придется, черепицу из снежных осколков, присыпал крошкой. Промахав пять часов ледорубом, осознал, ЧТО совершил в Арктике Руал Амундсен со своей экспедицией. Вшестером эти герои расчистили полосу для гидросамолета: 500 метров за двадцать четыре дня. «Позже они с трудом могли объяснить, как со столь скромным набором инструментов (топор, две лопаты, три ножа и штык) им удалось переместить десятки, если не сотни, тонн льда и снега. И при ежедневном рационе пищи не более 250 граммов». Но почему, почему они взяли так мало инструмента? Ведь летели на полюс…
23 февраля 2000 года. Солнце. Ветер и мороз. Тундра. В кабине самосвала тепло и сосульки на лице и капюшоне тают. Скорость машины слишком велика для моего сознания: мысли все еще небыстро идут на лыжах, а протертые сани эмоций волочатся сзади.
Говорят, Антуан де Сент-Экзюпери похвастался перед кочевниками сахеля, что путь, который их караваны идут две недели, его самолет пролетит за пару часов.
«А что ты будешь делать с оставшимся временем?» — спросили туареги изумленно.
Вот и все. В поселке вывалил мусор, отправил телеграмму, сходил в баню.
Путешествие закончилось. Я еще приду на Север много раз. А сейчас — домой. Крепко обниму любимую женщину — похудевший, нос отполирован ветром. С бесконечным вдохом к нам в дом войдет счастье.
Иначе какой все это имело бы смысл?
Фотографии сделаны годы спустя в Карелии. Автор фотографий: Игорь Георгиевский.
